Виктор Песиголовец - Любовница Леонарда[СИ]
— Дрянь! Мерзавка! — вопил он, как сумасшедший, и брызгал слюной. — Из-за тебя я бросил жену и сына! Из-за тебя Дианка погубила нашего еще не родившегося ребенка! Вчера она ездила в больницу и сделала аборт. Мне только что рассказала об этом мать. Я ненавижу тебя! Ненавижу!
— Колька, что ты говоришь? — Архелия в отчаянии ломала руки. — Разве я одна виновата в том, что случилось? Ты же сам бросил свою жену!
— Заткнись, дрянь! — взревел парень и, подскочив к любовнице, ударил ее кулаком в лицо.
Едва устояв на ногах, задыхалась от жгучей обиды и боли, она метнулась к окну, прижалась спиной к подоконнику и выставила вперед руки:
— Не подходи! Уйди от меня!
— Проклятая! Проклятая! — Микола бешено вращал зенками и люто потрясал кулаками. Казалось, он готов разорвать девушку на куски.
— Я проклятая, да? Проклятая? — заплакала она, безвольно опустив руки. — Тогда зачем ты пришел ко мне?
Грицай зарычал, как зверь, бросился к ней, сгреб за волосы и дважды с силой ударил головой о стену.
Архелия обмякла и, выскользнув из его рук, стала оседать на пол.
— Убью! Убью, ведьма! — захрипел парень и занес кулак для удара. Но вдруг его лицо исказила гримаса страдания, он глухо застонал, начал пятиться. — Лия… Ты что? Лия! — прошептал побелевшими губами.
Оказавшись посреди гостиной, натолкнулся на журнальный столик. Хотел отшвырнуть его в сторону ногой, но упал и растянулся на полу, больно ударившись спиной об опрокинутый телевизор. Тут же встал на четвереньки и, хватая ртом воздух, как астматик, пополз к девушке.
— Лия! Лия! — он тормошил ее за плечи, заглядывал в остекленевшие глаза, целовал мокрые от слез щеки и окровавленный рот.
Потом в ужасе отпрянул, забился в угол гостиной. Но уже через секунду снова пополз к Архелии. На полпути остановился, упал головой на пол и издал пронзительный, нечеловеческий вопль ужаса:
— А-а-а-а!
Трясущийся, мертвенно-бледный Грицай несколько минут стоял на карачках, вытаращив безумные глаза на лежавшую у окна скрюченную девушку. Из его открытого рта обильно текла пенистая слюна и скапывала на палас.
Пошатываясь, Микола поднялся во весь рост достал из кармана куртки мобильный телефон. Подержал в вытянутой руке и, постанывая, принялся горячечно тыкать в него пальцами — набирать какой-то номер. Несколько раз сбивался и набирал снова и снова. Наконец, кто-то ответил. Парень поднес телефон к губам и произнес срывающимся, полным отчаяния и безысходности голосом:
— Мама, мамочка… Лия умерла… Я убил… — и упал на колени, выронив "мобильник" на пол.
В этот момент кто-то тронул Миколу за плечо. Он медленно повернулся и увидел за спиной тщедушного старичка в темной косоворотке и стареньких черных брюках, заправленных в стоптанные сапоги. Его лицо выражало участие и доброту.
— Натворил ты делов, милок, ох, натворил… Взял да и убил барышню… Как теперь собираешься жить дальше на белом свете?
Грицай судорожно дернулся, закрыл лицо руками и забился в рыданиях.
— Э, брат, тут слезами горю не поможешь! — тяжко вздохнул дедуля. И печально покачал головой. — Тут выход один — в петлю! Иначе, сам понимаешь, никак…
Неожиданно парень протяжно завыл, как волк, замерзающий в зимнем лесу. Но вскоре этот вой сменился мученическим стоном, а стон — еле внятным бормотанием:
— Как жить? Как жить на белом свете?
— Жить нельзя, милок! Только в петлю! — твердо молвил старичок, сурово нахмурив свои щетинистые брови.
Микола согнулся пополам, захлопал себя ладонями по голове и в такт этим хлопкам стал повторять, как заведенный:
— Петля! Петля! Петля!
— На вот, возьми! — дедок бросил перед ним на палас длинный кусок крепкой бельевой веревки.
Грицай в мгновение ока цапнул шнур, вскочил на ноги и заметался по комнате, шаря покрасневшими глазами по стенам.
— Да ты, милок, становись на столик, перебрось веревочку через люстру и сооруди петельку! — заботливо подсказал старичок. — Не бойся, люстра крепко сидит в потолке, не свалится…
Парень тут же запрыгнул на журнальный столик, торопливо привязал один конец шнура к светильнику, другой несколько раз обмотал вокруг шеи, закрепил узлом на затылке и, повернув голову, бросил воспаленный взгляд на безжизненное тело Архелии.
— Ну, давай! Не мешкай! — приободрил дедок, щеря рот в кривой ухмылке. — Оп-па!
Микола закатил глаза, издал глухой рык и спрыгнул со столика.
Когда Васька Гладун с помощью топора сорвал с петель входную дверь дома Гурских, и туда влетела старая Грицайша, она сразу упала обморок…
…Хоронить сына и Архелию в одной могиле, как предлагали некоторые сельчане, Одарка отказалась на отрез.
Эпилог
Меньше чем через год после трагедии фермерское хозяйство Гурских перестало существовать.
Поначалу им пытался управлять старый Одинчук, муж бабы Настасьи, которой досталось в наследство все добро покойной Архелии. Но силы у деда Анатолия оказались уже не те, и он по частям, особо не торгуясь, распродал все недвижимое и движимое имущество. Получив довольно приличную сумму, старики не захотели ни оставаться в Талашковке, ни возвращаться в Полтаву. Купили уютную хатку в Новых Санжарах, откуда Настасья была родом, и зажили в свое удовольствие. Невестка старого Одинчука пыталась прибрать денежки к своим рукам, однако у нее ничего не получилось. Старик попросту послал ее подальше, сказав, что они ничего ей не должны.
На просторный дом Гурских покупателя так и не нашлось. Года полтора он стоял пустой, и однажды душной июльской ночью ни с того, ни с сего вспыхнул и сгорел дотла в считанные минуты.
В Талашковке говорят, что иногда — поздними вечерами и на рассвете — на поросшем сорняками пожарище появляется размытая фигурка девушки, очень похожей на Архелию. Правда это или домысел — кто знает. Впрочем, это и не важно…
На могиле молодой фермерши возвышается добротный мраморный памятник. Тут уж Настасья и дед Анатолий не поскупились…
